БИБЛИОТЕКА Русский писатель И.С.Тургенев  
:: начальная страница :: новости :: биография :: музеи :: театр :: библиотека :: галерея :: гостевая :: ссылки :: e-mail ::

Содержание "Спасский вестник" №12. 2005 г.

М.А. Дзюбенко

Гёте – Тургенев – Островский

Из истории рецепции и трансформации сюжета о Фаусте в русской литературе

Литературный процесс в России на протяжении полутора столетий – примерно с 1730 по 1880 год – шёл под знаком создания национального эпоса. Это движение осуществлялось в рамках античной модели развития литературы: «Русская литература есть одна из литератур, происшедших от рецепции античности; ближайшая ей в этом отношении параллель – французская и новонемецкая литература. Тип развития таких литератур: la d e couverte de l ' antiquit e, la formation de l ' id e al classique , его разложение и переход к новым, ещё не высказавшимся формам литературы <…>» 1 . Этим классическим идеалом являлся прежде всего гомеровский эпос. Сила, направленная на разложение эпического сознания, первоначально реализовывалась в низовой литературе, но с начала XIX века она получила новый сюжет – о Фаусте – и сообразно с этим новое направление. Таким образом, становление русской классической литературы осуществлялось в борьбе и взаимодействии двух сюжетов и двух сознаний – гомеровского и фаустовского.

В последние годы внимание исследователей привлекли источники сюжета драмы А.Н. Островского «Гроза». На этот счёт появилось несколько гипотез, более остроумных, нежели убедительных 2 .

Я утверждаю, что «Гроза» Островского представляет собою адаптацию сюжета первой части гётевского «Фауста», осуществлённую как непосредственно, так и через посредничество повести Тургенева «Фауст». Хотя Островский и был знаком непосредственно с трагедией Гёте, всё же значительную часть сюжетных трансформаций нельзя понять без посредствующего звена в виде тургеневской повести. Здесь мы сможем наметить только основные точки треугольника «“Фауст” Гёте – “Фауст” Тургенева – “Гроза” Островского».

«Фауст» Тургенева появился в десятом номере «Современника» за 1856 год. Рядом с ним был напечатан перевод первой части гётевского «Фауста» в переводе Струговщикова 3 . Островский познакомился с обоими произведениями, едва вернувшись из первой экспедиции по Волге (апрель–август 1856 г.). Её материал, как известно, и послужил основой «Грозы», которая появилась через три года с небольшим в январском номере «Библиотеки для чтения» за 1860 год.

Сначала мы рассмотрим то, что объединяет драму Островского непосредственно с трагедией Гёте и чего нет в повести Тургенева; затем то, чего нет у Гёте, но появляется в повести Тургенева и оттуда переходит в пьесу Островского; и, наконец, то, что является общим для всех трёх произведений. Что касается связи произведений Гёте и Тургенева, то об этом написано достаточно много. Отметим лишь, что повесть Тургенева отсылает читателя именно к первой части гётевской трагедии.

Гёте – Островский . Трагедию Гёте и драму Островского роднят прежде всего жанровые особенности. «Фауст» самим автором был назван «трагедией»; «Гроза» имеет жанровое обозначение «драма», однако и современные автору критики, и позднейшие исследователи неоднократно писали о трагических чертах в произведении Островского. Одна из важнейших жанровых особенностей обоих произведений – мистериальность пространства. Как и в «Фаусте», в «Грозе» действие происходит на трёх этажах мироздания: на небесах, на земле и под землёй. Духовный путь главной героини что в «Фаусте», что в «Грозе» внешне вполне соответствует пожеланиям Директора из «Театрального пролога»:

So schreitet in dem engen Bretterhaus
Den ganzen Kreis der Schopfung aus,
Und wandelt mit bedacht'ger Schnelle
Vom Himmel durch die Welt zur Holle 4 .

Связь «Фауста» с мистериями вскрывает «Пролог на небе», чем-то перекликающийся с началом «Грозы»

Und schnell und unbegreiflich schnelle
Dreht sich umher der Erde Pracht;
Es wechselt Paradieseshelle
Mit tiefer, schauervoller Nacht. (38) а)

Восхищение земным творением в «Грозе» высказывает Кулигин: «Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! <…> Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется. <...> Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита» (210) 5 . И в третьем действии: «Тишина, воздух отличный, из-за волги с лугов цветами пахнет, небо чистое…» (240). Красоту эту он видит не только земным умом, но и, так сказать, космическим взглядом. Поэзия Ломоносова и Державина, которую он любит цитировать, перекликается именно с «Прологом на небесах».

Связь с высшими силами прослеживается в характерах Гретхен (у Струговщикова – Маргериты) и Катерины 6 обе они любят церковную службу. В «Фаусте» главный герой знакомится с девушкой при выходе из храма, да и потом, в сцене «Сад Марты», Маргерита допытывается у Фауста: «Nun sag, wie hast du's mit der Religion?» (276) б) . Рассказ Катерины из разговора с Варварой (д.1, явл.7) («И до смерти я любила в церковь ходить!»; 221) хорошо известен. Обе героини отступают от норм христианской нравственности перед силой живого чувства.

Но небеса не оставляют их – и в этом одна из самых поразительных параллелей между творениями Гёте и Островского. Осуждённая на казнь за убийство незаконнорождённой дочери, Маргерита, как и Катерина, с ужасом, но и с покорностью чувствует явное приближение Божьего суда. Не только по земным, но и по небесным законам она, блудница и убийца, должна быть осуждена на вечную смертную муку. Но едва лишь Мефистофель говорит: «Sie ist gerichtet!» в) – раздаётся голос свыше: «Ist gerettet!» г) (374). Этим голосом свыше, возвещающим Божественную волю, в «Грозе» оказывается Кулигин: «Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней что хотите! Тело её здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!» (265). Именно отсюда идут рассуждения о «луче света в тёмном царстве» и смысле гибели Катерины 7 . Примечательно, что Катерина гибнет тою же смертью, какой героиня Гёте лишила жизни свою дочь.

Между произведениями Гёте и Островского имеются переклички и в композиции героев. Две пары «Фауст – Маргерита», «Ме­фистофель – Марта» находят параллель в парах «Борис – Катерина» и «Кудряш – Варвара». Кстати, Борис, как и Фауст с Мефистофелем, является чужим в том городке, где разворачивается действие, и эта чуждость имеет символическое значение (не случайно, согласно ремарке Островского, «все лица, кроме Бориса, одеты по-русски»). События 3 и 4 явлений III действия «Грозы»

а) И вот земля в своём убранстве!
Тьму светом, свет сменяя мглой,
Она вращается в пространстве
С непостижимой быстротой … (1)
б) Скажи, религию ты точно уважаешь? (112)
в) …Она осуждена! (150)
г) Спасена! (150)

(свидание в саду за домом Кабановых) восходят к событиям сцен «Сад» и «Садовый домик» из «Фауста», в которой обе пары сначала прогуливаются под руку и беседуют, а затем Фауст и Маргерита уединяются. Мефистофель с Мартой, как и Кудряш с Варварой, наблюдают за парой влюблённых: « Und unser Parchen ?» д) , – вопрошает Марта своего спутника, на что тот лирически ответствует:

Ist den Gang dort aufgeflogen.
Mutwill'ge Sommervogel! (260) е)

Это сравнение особенно интересно, если вспомнить желание Катерины стать птицей. Затем Марта и Мефистофель обмениваются глубокомысленными замечаниями: «Er scheint ihr gewogen» – «Und sie ihm auch. Das ist der Lauf der Welt» ж) . В русской пьесе обходится без обобщений. Варвара спрашивает: «Ну что, сладили?» – в ответ на что «Катерина прячет лицо у Бориса на груди», а Борис утверждает: «Сладили» (247) 8 . Затем Варвара и Кудряш предлагают влюблённым пойти погулять: «Когда нужно будет, Ваня крикнет» (247). И действительно, через весьма непродолжительное время он «свищет и громко запевает» песню «Все домой, все домой!» (248). Точно так же в трагедии Гёте, едва лишь Маргерита и Фауст начинают обниматься в садовом домике, им стучит Мефистофель и, хотя недовольный Фауст топает ногой, напоминает им, что пора расстаться.

Тургенев – Островский . Сюжет повести Тургенева, накладываясь на сюжет трагедии Гёте, несколько трансформирует его. Тургеневская героиня из юной девушки (каковой Маргерита у Гёте и каковой знал Веру Павел Александрович Б… за 12 лет до описанных в повести событий) превращается в замужнюю женщину, но «почти ничего не изменилась ни в лице, ни в стане» 9 (101); не случайно Павел Александрович пишет другу: «Я всё это время думал об этой несчастной женщине (я чуть не сказал: девушке)…» (128). В её облике подчёркнуты цельность, наивность, высокий духовный настрой и чистота: «<…> На ней лежал какой-то особый отпечаток», ей было свойственно «удивительное спокойствие всех её движений и речей». «Выражение лица её было искреннее и правдивое, как у ребёнка, но несколько холодно и однообразно, хотя и не задумчиво. Весёлою она бывала редко и не так, как другие: ясность невинной души, отраднее весёлости, светилась * ) во всём её существе» (97). «Она тихо светится вся, если ей что нравится, и лицо принимает такое благородное и доброе… именно доброе выражение» (111–112). «Удивительное создание! Проницательность мгновенная рядом с неопытностью ребёнка, ясный, здравый смысл и врождённое чувство красоты, постоянное стремление к правде, к высокому, и понимание всего, даже смешного – и надо всем этим, как белые крылья ангела , тихая женская прелесть…» (111). Вспомним, как Борис говорит о Катерине: «Ах, Кудряш, как она молится, кабы ты посмотрел! Какая у ней на лице улыбка ангельская , а от лица-то как будто светится » (244). Сходство обеих героинь тем разительнее, что Катерина истово религиозна, в то время как Вера воспитана матерью скорее в рационалистическом духе.

д) И наших не видать… (104)
е) Куда-то улетели
Лесные пташки. (104)
ж) Струговщиков не вполне точен в переводе этого фрагмента:
Марта
В самом деле,
Она понравилась…
Мефистофель
И он…
Марта
А я так нет…
Мефистофель
И вот, сударыня, на чём вертится свет! (104)
*) Здесь и далее курсив в цитатах принадлежит автору статьи.

Рядом с замужней героиней, цельной и способной к сильным страстям, появляется её муж – простой, добрый, но недалёкий и слабохарактерный малый. У Тургенева это Приимков, бывший университетский товарищ главного героя («Он очень хороший, милый малый, так скромно говорит, так добродушно смотрит; его нельзя не полюбить… но умственные способности его не развились с тех пор, как мы его знали»; 100), у Островского – Тихон Иваныч Кабанов («Нет, говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то, какой есть, пропью; пусть маменька тогда со мной, как с дураком, и нянчится»; 258–259). Оба героя не понимают своих жён и не замечают их состояния.

То, что у Гёте показано как совращение малолетней, у Тургенева и затем Островского предстаёт как супружеская измена. Именно Тургенев добавляет к сцене свидания несколько важных мотивов, которые потом использует и Островский. Первое (и последнее) свидание влюблённых происходит у него в саду, где, как и у Гёте, есть беседка (садовый домик) – тот самый, в котором Павел Александрович читал Вере «Фауста». После явления призрака матери Вера говорит Павлу: «<…> Завтра вечером приходите к калитке сада, возле озера» (124). В таком же месте устраивает и Варвара свидание Борису с Катериной: «В саду, за малиной, есть калитка <…> Если увижу, так скажу, чтоб приходил к калитке» – и вручает Катерине ключ. После некоторых колебаний та преисполняется решимости: «Мне хоть умереть, да увидеть его <…> Будь что будет, а я Бориса увижу!» В этом она идёт по следам Веры, которая, впрочем, не задумываясь, обещала Павлу: «Я там буду, я приду… я клянусь тебе, что приду <…> кто бы ни останавливал меня, клянусь!» (124) Как и Борис в «Грозе», Павел пришёл на свидание в саду раньше героини, однако у Тургенева свидание не состоялось.

Наконец, именно Тургенев внёс в сюжет о Фаусте мотив грозы, связав его с мотивом беззаконной любви. Гроза обрамляет чтение «Фауста», надвигаясь уже перед его началом: «Я оглянулся. Закрывая собою заходившее солнце, вздымалась огромная тёмно-синяя туча; видом своим она представляла подобие огнедышащей горы; её верх широким снопом раскидывался по небу; яркой каймой окружал её зловещий багрянец и в одном месте, на самой середине, пробивал насквозь её тяжёлую громаду, как бы вырываясь из раскалённого жерла…

– Быть грозе, – заметил Приимков» (105).

Описание тучи – вместилища Божьего гнева – переходит от Тургенева к Островскому. Один из мещан говорит другому: «Эко, братец ты мой, точно клубком туча-то вьётся, ровно что в ней там живое ворочается. А так на нас и ползёт, так и ползёт, как живая!» – на что тот отвечает: «Уж ты помяни моё слово, что эта гроза даром не пройдёт. Верно тебе говорю: потому знаю. Либо уж убьёт кого-нибудь, либо дом сгорит; вот увидишь: потому, смотри! Какой цвет необнакновенный!» (256).

Чтение «Фауста» окончено. «В это мгновение из саду пронёсся шум листьев, внезапно поколебленных налетевшим ветром. Вера Николаевна вздрогнула и повернулась лицом к раскрытому окну.

– Я вам говорил, что будет гроза! – воскликнул Приимков. – А ты, Верочка, чего это так вздрагиваешь?

Она взглянула на него молча. Слабо и далеко сверкнувшая молния таинственно отразилась на её неподвижном лице.

– Всё по милости «Фауста», – продолжал Приимков…» (108).

И эта шутка гораздо ближе к правде, чем может показаться на первый взгляд. О том, как боится грозы Катерина, напоминать излишне:

«Гроза! Побежим домой! Поскорее! ...не то страшно, что убьёт тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми» (225).

Гёте – Тургенев – Островский. Внутренняя связь всех трёх произведений подтверждается рядом сквозных образов и сюжетных мотивов. Прежде всего обращает на себя внимание образ авторитарной и фанатичной матери, который у Гёте лишь намечен, у Тургенева получает полное развитие, а у Островского трансформируется в образ деспотичной свекрови.

Власть матери над Гретхен вполне объяснима: ведь девушке едва исполнилось четырнадцать. Источник этой власти – сила религиозного чувства матери: как сообщает Фаусту Мефистофель, увидев ларец с драгоценностями, который те подсунули Маргарите в шкаф, мать сразу поняла, что он не освящён, и предпочла пожертвовать его священнику. « Schnuffelt immer im Gebetbuch » (224) з) – так характеризует эту женщину Мефистофель. У Тургенева религиозность Вериной матери никак не проявлена, но в ней был фанатизм иного рода: «Да, удивительное существо была эта женщина, существо честное, гордое, не без фанатизма и суеверия своего рода» (98). Суеверие это заключалось в том, что она боялась сильных страстей, «всего, что может действовать на воображенье…» и вообще «тех тайных сил, на которых построена жизнь и которые изредка, но внезапно пробиваются наружу» (98). От этих сил она и охраняла свою дочь. «Она до того приучила себя не давать воли своим чувствам, что даже стыдилась выказывать страстную любовь свою к дочери; она ни разу не поцеловала её при мне, никогда не называла её уменьшительным именем…» (99). Подчеркнём, что именно применительно к старшей Ельцовой Тургенев использует мотив, который в пьесе Островского сыграет поворотную роль, – мотив ключа, проводника соблазнов: «Я не видал, чтоб она когда-нибудь улыбнулась. Она как будто заперлась на замок и ключ бросила в воду » (99) (ср. слова Катерины, которые она произносит с ключом от калитки в руках: «Вот погибель-то! Вот она! Бросить его, бросить далеко, в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжёт, точно уголь <…> Вот так-то и гибнет наша сестра-то»; 235). Авторитаризм старшей Ельцовой проявляется в том, что она не оставляет взрослую дочь своим попечением и после смерти. Роль её заместителя в доме выполняет её портрет, «поразительно схожий, – замечает Павел Александрович. – Он мне бросился в глаза, как только я вошёл. Казалось, она строго и внимательно смотрела на меня» (101). Не случайно именно этот портрет с укоризной смотрит на героя после чтения «Фауста». Ну а уж когда Вера готова отдаться страстям, мать сама является к ней с того света: «…Будто бы Верочке в саду её мать покойница привиделась, будто бы ей показалось, что она идёт к ней навстречу, с раскрытыми руками» (127), – сообщает Приимков главному герою о причинах болезни своей жены.

з) Целый день молитвенник читает. (88)

Роль свекрови подобна роли матери, да и в народе свекровь нередко называли «мамой»: «Почитай, Катя, маменьку, как родную мать!» (230) – наставляет Тихон свою жену, повторяя наставления самой Кабановой, которая совмещает черты матери Маргериты и старшей Ельцовой – набожность, фанатизм, авторитарность. Подобно Ельцовой, Кабанова вдова. Подобно матери Гретхен, она набожна: «Ну, я Богу молиться пойду; не мешайте мне» (234). Об её авторитарности говорят почти все персонажи пьесы: «Положим, хоть у неё муж и дурак, да свекровь-то больно люта» (244), – размышляет Кудряш в разговоре с Борисом о Катерине. Свою авторитарность Марфа Игнатьевна оправдывает заботой о ближних: «Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождётесь, поживёте и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте, что хотите, не будет над вами старших» (218). С той же неуклонной настойчивостью заботилась о дочери и старшая Ельцова, причём эта настойчивость в чём-то превзошла даже деспотизм Кабанихи: «Да, Ельцова ревниво сторожила свою дочь. Она сберегла её до конца и, при первом неосторожном шаге, унесла её с собой в могилу» (129).

Впрочем, отношения между Верой и её матерью и между Катериной и её свекровью имели одно внешне существенное различие: Вера не хотела выйти из-под опеки матери, тогда как Катерина тяготилась опекой свекрови. «Я, помнится, спросил её, зачем она, когда бывает дома, всегда сидит под портретом госпожи Ельцовой, словно птенчик под крылом матери? “Ваше сравнение очень верно, – возразила она, – я бы никогда не желала выйти из-под её крыла”. – “Не желали бы выйти на волю ?” – спросил я опять. Она ничего не отвечала» (116). Напротив, Катерина тоскует по родительскому дому: «Я жила, ни об чём не тужила, точно птичка на воле », – который тем самым противопоставлен дому мужа: «Да здесь всё как будто из-под неволи » (221). Но это различие – между рабством добровольным и подневольным – в конце концов мнимое: обе героини на воле гибнут.

Сравнение вольнолюбивой героини с птицей также не является исключительной характеристикой образа Катерины. Конечно, наряду с только что процитированной все помнят знаменитую автохарактеристику Катерины в разговоре с Варварой: «<…> Отчего люди не летают так, как птицы ? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица » (221). Но ведь это сравнение идёт ещё из гётевской трагедии. Мефистофель, искушая Фауста, напоминает тому о влюблённой в него Гретхен:

«Wenn ich ein Voglein war!» so geht ihr Gesang
Tagelang, halbe Nachte lang. (270) и)

Отсюда понятно, что стремление Катерины «разбежаться, поднять руки и полететь» (221) связано именно с её любовью к Борису. Трагическим отзвуком поруганного чувства проходит мотив птицы в песне помешанной Гретхен, которую та поёт перед казнью от лица утопленной дочери:

Da ward ich ein schones Waldvogelein;
Fliege fort, fliege fort! ( 360) к)

Этот же мотив звучит и в «Фаусте» Тургенева. «Она смотрела на меня своим спокойным взором. Птицы так смотрят, когда не боятся» (102), – передаёт Павел Александрович свои впечатления от встречи с Верой после долгой разлуки. А в ночь несостоявшегося свидания, когда героем постепенно овладевает «глубокое, внутреннее беспокойство», «жалобный крик примчался издалека и прильнул, словно дребезжа, к чёрным стёклам окон» (126), точно кричала в роще сова или другое живое существо.

Приведёнными сопоставлениями глубокое внутреннее родство данных произведений Гёте, Тургенева и Островского далеко не исчерпывается. Но даже и это беглое перечисление позволяет понять, сколь богатые всходы дал на русской почве сюжет о Фаусте и сколь мало мы об этих всходах ещё знаем.

и) И рано на заре, и поздно по ночам,
Ах, если бы – поёт – я птичкою была! (108)
к) А я молодая,
Пичужка лесная
В то время была!
И вот лечу,
Куда хочу! (144)

Примечание.

1 Пумпянский Л.В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. С. 30.

2 Одна из них – слабо обоснованная гипотеза И.Л. Поповой, котор ой в сюжете «Грозы» видится отражение старообрядческой легенды о граде Китеже, скрывшемся в озере Светлояре. См.: Попова И.Л. Мотивы старообрядческой легенды о граде Китеже в драме А.Н. Островского «Гроза» // Литературоведение как литература: Сборник в честь С.Г. Бочарова. М., 2004.

3 Этот перевод с указанием страницы мы цитируем в подстрочных сносках по книжному изданию: Гёте. Фауст. Перевод А. Струговщикова. СПб., 1856.

4 Гёте И.В. Фауст: Трагедия. Часть первая. Перевод с немецкого О. Тарасовой. М., 2003. С. 38. В дальнейшем немецкий текст «Фауста» приводится в тексте статьи по этому двуязычному изданию с указанием страницы. В переводе Струговщикова «Театральный пролог» отсутствует.

5 Драма «Гроза» цитируется в тексте статьи с указанием страницы по изданию: Островский А.Н. Полное собрание с очинени й : В 12 - ти томах.

6 Нельзя не обратить внимания на схожую огласовку имён главных героинь Гёте (в переводе Струговщикова) и Островского: а–е–и–а (Маргерита, Катерина).

7 Из последних работ на эту тему см.: Свердлов М. Почему умерла Катерина? «Гроза»: вчера и сегодня. М., 2005.

8 В переводе Струговщикова сцена «Улица», предшествующая сцене «Сад соседки Марты», начинается вопросом Фауста к Мефистофелю: «Ну, как дела ? идут на лад ?» (96). А Кудряш, встретив Бориса в овраге, объясняет: «Значит, у вас дело на лад идёт , коли сюда приходить велели» (244).

9 Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти томах. Сочинения: В 12-ти томах. Т. 5. М., 1980. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте указанием страницы в скобках.

Содержание "Спасский вестник" №12. 2005 г.

 

:: начальная страница :: новости :: биография :: музеи :: театр :: библиотека :: галерея :: гостевая :: ссылки :: e-mail ::


© 2002-2014

Яндекс.Метрика

?>